— Вьючное седло с этого мула сняли не далее, как сегодня вечером, Джо, — сказал он. — С его шерсти ещё не успела осыпаться соль.

Я промолчал, потому что сказать мне было нечего. Я чувствовал себя полнейшим идиотом, потому что не догадался вычистить с вечера мула и мустанга.

Затем Таг вернулся обратно к костру, ткнул мыском сапога седельную сумку — и открыл ее!

Запустив руку вовнутрь, он не глядя вытащил оттуда ворох зеленых бумажек и остался стоять, остановив испытующий взгляд на моем лице.

Глава 6

Ну, в общем, на рассвете мы отправились в дальнее путешествие, целью которого была тюрьма. Шериф привел с собой запасную лошадь. У него было два хороших, крепких мустанга с довольно большими головами и крупами, словно у коров. Для путешествия по просторам Невады лучше лошадей и не сыскать.

Со мной Таг Мерфи поступил вполне благородно. Он лишь связал мне руки, но сделал это таким образом, что между запястьями оставалось около фута свободной веревки. Таким образом я мог запросто свернуть себе сигарету, зажечь спичку и даже выполнять на привале свою часть работы. Можно сказать, что эти путы лишь частично ограничивали мою свободу действий. И к тому же шериф ещё и извинился за причиняемые мне неудобства. Я никогда не забуду его извинений.

— Знаешь, Джо, — сказал он, — я мог бы заковать тебя в наручники и тащить за собой, словно пса на цепи. Или мог бы обойтись вообще безо всего. Но тогда мне пришлось бы взять с тебя обещание, что ты не сбежишь по дороге. К тому же ты не обязан обещать мне что-либо. Если тебе по ходу дела подвернется возможность проломить мне башку и смыться, то ты можешь запросто это сделать. Это твое право. Потому что, ясное дело, отправляться за решетку никому не хочется. Но теперь, когда у тебя связаны руки, я буду чувствовать себя немного поспокойнее; да и тебе так будет удобнее; и вообще, так будет лучше всего. Только мне немножко не по себе от того, что приходится связывать человека на манер теленка. Тем более такого замечательно парня, как ты, Джо!

Я был очень польщен услышать такой комплимент из уст шерифа. Обычно он был довольно скуп на похвалы, уж можете не сомневаться!

Конечно, я понимал, что шериф выполняет свою работу, и я не могу осуждать его за это. Так что мне оставалось лишь гадать о том, что теперь со мной будет и мысленно проклинать Чипа, этого дрянного мальчишку. Ведь он изначально знал о том, что шериф напал на его след, и все равно навел его на меня. Итак, все кончено, и меня везут в тюрьму. Я стонал, думая об этом.

Ну, что вам рассказать про то путешествие через пустыню? Скажу лишь, что чем дольше я ехал по ней, тем меньше меня прельщали красоты Невады. Вся красота улетучилась, и наружу вылезли недостатки.

Небо поблекло и не казалось больше голубым, а все вокруг как будто выцвело.

К тому же стоило нам только пуститься в путь, как, похоже, дьявол подбросил в свою топку побольше дровишек и раскочегарил её по полной программе. Возможно, я просто не был привычен к жаре, царившей внизу, так как работал до сих пор довольно высоко в горах; но когда мы достигли дна долины, то мне показалось, что мы выехали на совершенно белую дорогу. Яркий свет слепил глаза, насквозь пронизывал мозг и выходил наружу через макушку.

Я уныло ехал вперед, понуро опустив голову, и, наверное, со стороны был очень похож на уставшего мула. Иногда на нас с завыванием налетали порывы горячего ветра, и тогда мустанги замирали, низко склонив головы, и терпеливо пережидали выпавшее на их долю испытание. Раскаленный вихрь в одно мгновение осушал до капли всю влагу с лица и одежды, оставляя после себя лишь крупинки соли. И тогда всего за какие-то считанные секунды взмыленные лошади становились совершенно сухими, и на их шкурах проступали изогнутые линии соляных разводов, похожие на те, что оставляют на берегу морские волны.

Мне приходилось бывать во многих жарких местах. Конечно, при повышенной влажности воздуха жара переносится ещё хуже. Но только я никогда не стремился поселиться в жерле раскаленной печи, а именно через неё нам пришлось проезжать.

Шериф же, похоже, великолепно переносил жару.

Я бы на его месте тоже не стал бы обращать внимания на подобные мелочи. Он ни минуты не сомневался в том, что банк — если, конечно, это настоящий, солидный банк, а не сборище дураков — должен выплатить ему по крайней мере десять тысяч долларов в виде вознаграждения за труды. К тому же, слава и известность ему была гарантирована в любом случае.

Время от времени Таг принимался вслух рассуждать о том, что и как ему удастся заполучить. На всем протяжении нашей поездки это было его любимой темой для разговоров.

Вечером первого дня мы остановились на ночлег посреди каменистой равнины, воды поблизости не было. Таг хотел было пристрелить осла и мула, великодушно пообещав самолично возместить понесенные мною в связи с этим убытки. Но убивать ослика я ему не позволил. Это маленькое упрямое животное скрашивало мое одиночество на руднике. Я успел привязаться к нему, и ещё мне очень нравилось, как он прядет своими длинными, остроконечными ушами. К тому же ослику не требовалось много еды, ему вполне хватило бы пригоршни воды и куска лепешки. Принято считать, будто самые выносливые животные это верблюды; но рядом с настоящим мексиканским осликом любой верблюд покажется избалованным неженкой. Что же касается мула, то он был собственностью Чипа. Я не мог напрямую сказать об этом шерифу — пусть думает, что хочет — но мне казалось, что все-таки не стоит портить принадлежащее этому мальчишке имущество, каким бы оно не было. Я поделился с шерифом своими сомнениями, и мой намек был им понят.

— Он ирландец, — сказал шериф. — Он ирландец, как и я. А никогда нельзя предугадать, на что ирландец положит свой глаз. Это с одинаковым успехом может быть и женщина, и конь, и даже камень. Но если уж такое случилось, что он будет стоять насмерть и за любимую женщину, и за своего коня, и даже просто за приглянувшийся камень. Нет, наверное, все-таки не стоит мне убивать этого мула. Он может запросто указаться любимчиком Чипа.

Было довольно странно слышать от него такие речи.

И тогда мы поплелись дальше, вглубь пустыни и — о чудо! — набрели на бьющий из земли минеральный источник. Вода пенилась у краев крохотного озерца и была горькой, как листья столетника. Но сваренный на ней кофе имел вполне сносный вкус. Мы выпили кофе и подкрепились лепешками с ветчиной, чувствуя, как в воздухе над раскаленной землей дрожит знойное марево.

Боже ты мой, как же было жарко!

Затем пробудился ото сна ночной ветерок, легкие прикосновения которого навевали свежесть и прохладу; мы скинули с себя почти всю одежду, подставив разгоряченные тела под живительные воздушные струи, И в то время, когда мы блаженно возлежали поверх расстеленных на земле одеял, наслаждаясь прохладой и стараясь не думать о том, что завтра нам предстоит новой переход, который наверняка будет во сто крат труднее сегодняшнего, шериф вдруг сказал:

— Зато уже завтра мы напьемся нормальной воды. Я знаю один родник. Он бьет из-под камней, вода поднимается на поверхность, образуя небольшое озерцо и потом снова уходит в песок. Вода там вкусная, студеная, и к тому же почти всю её поверхность от солнца заслоняют камни. О таком источнике можно только мечтать.

— Замолчи, Таг, — взмолился я. — Я уже о нем мечтаю. Прядеставляю, тот чудесный миг, когда смогу хлебнуть такой водицы. Вот о чем я думаю. А то эта соленая гадость… так, говоришь, в том том источнике нет соли?

— Вода там совершенно пресная, — помедлив самую малость, отозвался Таг, — и чистая, как слеза! Прозрачная, как хрусталь, как звездное небо. И это сущая правда! Это самый чудесный родник изо всех родников на свете!

Я явственно ощутил, как от этих слов мое горло мгновенно пересыхает от жажды, но вставать со своего места и заглушать её соленой водой из минерального источника я не стал, зная, что это все равно не поможет. Чем больше выпьешь такой воды, тем дольше будешь мучиться потом. Она не дает погибнуть от жажды, только и всего, но самой жажды не утоляет.